Если любит – поймет - Страница 23

Я сдержанно улыбаюсь в ответ и киваю.

— А Джанин! — восклицает Максуэлл, восхищенно качая головой. — На всех смотрит с улыбочкой и горделиво, а как только встречается взглядом с ним, мгновенно становится другой! Задумчивой, сопереживающей. И настолько мастерски, что это едва заметно и вместе с тем очень понятно зрителю. Молодцы, что тут скажешь? Кстати, — он поднимает руку с вилкой, — в этом же ресторане, на крыше, мы устроим праздник, когда закончим съемки. Ты тоже приглашена. Имей в виду: без тебя мне будет не до веселья!

Я чувствую, что молчать больше не в силах.

— Ты в нее влюблен? — слетает с моих губ дурацкий вопрос.

Максуэлл изумленно расширяет глаза.

— В кого — в нее?

— В Джанин Грейсон, конечно, — говорю я, стараясь говорить спокойно, но голос слегка дрожит.

Максуэлл смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— С чего ты взяла?

— Мне рассказали, что у вас был роман, что ты мечтаешь на ней жениться и, если бы она согласилась… — Слова вылетают из меня стремительным потоком, но вдруг голос обрывается.

Максуэлл поднимает руки.

— Подожди, подожди. Во-первых, это было настолько давно, что подробностей я уже и не помню. Во-вторых, я бы не сказал, что мечтал жениться на Джанин, просто мне тогда надоело, что мы живем в разных домах, ночуем через день то у нее, то у меня, а наши отношения уже затянулись — рано или поздно следовало принять какое-то решение… Я не дарил ей кольца, не просил ее руки, не вставал на колени — никакой подобной чепухи у нас не было.

Говорит Максуэлл на удивление спокойно, без суеты и запинок, может лишь несколько расстроен, что я ни с того ни с сего на него напала. Мне мало-помалу становится легче.

— Мы просто взяли и поговорили, — продолжает он. — Я был на все сто уверен, что уже могу быть главной семьи. — Его губы искривляются в озорной улыбке. — Мы оба еще учились в школе киноискусства, мне было двадцать лет. Джанин сказала, что торопиться с замужеством не хочет. Я не настаивал. Через пару месяцев мы тихо и мирно разошлись и по сей день дружим, вот и все.

Он прожевывает и глотает очередной кусок мяса и смотрит на меня с прищуром.

— Неужели ты заревновала?

Я густо краснею, опускаю глаза и накалываю на вилку кусочек курятины.

— Вовсе нет…

— Заревновала! — довольно, беззлобно меня поддразнивая, восклицает Максуэлл. — Что ж, в каком-то смысле мне даже приятно.

— Я не ревную, — отчеканиваю я, чувствуя себя идиоткой. — Просто не понимаю… — Запинаюсь, сознавая, что я все делаю не так.

— Чего не понимаешь?

Тяжко вздыхаю. Раз я сама поставила себя в столь нелепое положение, надо придумать, как бы подостойнее из него выйти.

— Не понимаю, почему ты не рассказал мне об этом, — ровным голосом произношу я и даже осмеливаюсь взглянуть Максуэллу в глаза.

Он пожимает плечами и невозмутимо отвечает:

— Просто у нас не заходило об этом речи. Если бы ты спросила, я все тут же рассказал бы. Скрывать мне совершенно нечего.

Киваю, чувствуя облегчение и вместе с тем сожалея, что я устроила это разбирательство. Получается так, будто Максуэлл вынужден передо мной оправдываться, хоть и оправдываться ему действительно не в чем.

— Мой тебе совет, — медленно произносит Максуэлл. — Точнее, это даже не совет, скорее просьба: если услышишь обо мне еще что-нибудь, сразу рассказывай и мы открыто поговорим. О людях кино обожают посплетничать, не задумываясь о том, как это отравляет им жизнь.

Какое-то время оба молчим. Максуэлл доедает мясо и переходит к овощному салату.

— Двадцать лет… — задумчиво бормочет он. — А Джанин девятнадцать. Такое чувство, что с тех пор прошло несколько жизней.

— Она что, всего на год тебя моложе? — удивленно спрашиваю я.

— Ага. — Максуэлл кивает.

— Никогда бы не подумала, — бормочу я, изумляясь, что в тридцать четыре года можно выглядеть, как Джанин.

Максуэлл смеется.

— Конечно! — восклицает он. — Джанин помешана на пластических операциях. Сколько ей лет — в жизни не определишь.

Откидываюсь на спинку стула и растерянно качаю головой.

— Так, значит…

Максуэлл с улыбкой кивает, угадав, о чем я хочу спросить.

— Да, многие из ее нынешних прелестей ненатуральные. — Он умиротворенно поглощает салат.

Я моргаю, испытывая смешанное чувство. Большей частью это какая-то отвратительная радость. Женщина-мечта, которую любил мой избранник, отнюдь не идеальна! Как это ни ужасно, я почти злорадствую. Хочется избавиться от гадостного ощущения, но оно прочно вцепилось в душу и обрастает недостойными прибавками — любопытством, даже насмешливостью. Получается, что в свое время и Джанин Грейсон не отличалась большой уверенностью в себе, если не раз ложилась под нож, чтобы стать более привлекательной.

— Первым делом Джанин, конечно, увеличила грудь, — будто почувствовав мой нездоровый интерес, спокойно начинает рассказывать Максуэлл. — Тогда ей только исполнился двадцать один год. Перед операцией она позвонила мне, чтобы посоветоваться. Я попытался отговорить ее, но у Джанин есть одна особенность: если ей сказать, не делай того-то, она непременно это сделает.

Голос Максуэлла льется ровно и плавно. В нем звучит усталость от бесконечного рабочего дня и капля волнения о дне грядущем. Если бы он до сих пор хоть самую малость был влюблен в Джанин, то, наверное, говорил бы о ней в другом тоне.

— После первой операции она вошла во вкус. Увеличила губы, потом еще не раз корректировала грудь, изменила форму носа, теперь наверняка уже делает подтяжки… или как там это называется? — Он беззлобно смеется и ёжится. — Брр! Меня все эти штучки, хоть они теперь и в порядке вещей, особенно среди звезд, повергают в ужас. Намного приятнее, когда красота женщины естественная, с небольшими очаровательными изъянами. Благодаря им наружность уникальна. Когда же смотришь на голливудских красавиц с одинаковыми скульптурными бюстами, порой кажется, что их, как кукол, выпускают на фабрике.