Если любит – поймет - Страница 32

День был как будто вполне обычный. С другой же стороны, случилось столько всего, что мне кажется, будто я на десять лет постарела. До встречи с Максуэллом остается три часа. Как их убить — ума не приложу. Надо бы продумать, как себя вести и что сказать, но в голове сплошной сумбур.

Наконец завожу двигатель, еду домой, принимаю душ, и мне делается настолько тоскливо, что я чувствую: если сейчас же не сотворю что-нибудь из ряда вон, тронусь умом. Быстро одеваюсь, хватаю сумку и выбегаю на улицу.

Я сижу прямо напротив входа в том же блюз-клубе, где мы встречались с папой и Ниной, но Максуэлл, входя, меня в упор не видит. Я вскидываю руку и, широко улыбаясь, размахиваю ею над своей видоизмененной головой. Максуэлл замечает, что я смотрю на него, хмурит брови, слегка прищуривается и отводит взгляд, ища глазами меня прежнюю. Мною овладевает нездоровое веселье. Оно и неприятно мне и дорого — не будь его, я пропала бы, сгорела бы в огне своего страдания, как хрупкая спичка.

К Максуэллу проворно приближается официантка. Я вскакиваю с места и кричу:

— Макс!

Он снова хмурится и непонимающе смотрит то на меня, то на официантку. Я подхожу и беру его за руку.

— Ну что же ты, Макс?

Какое гадкое слово! Я произношу его и слышу мурлыканье Вайноны, но это доставляет мне какую-то ненормальную, губительную радость.

— Келли?! — восклицает Максуэлл, глядя на мои черные как вороново крыло, остриженные и начесанные волосы.

Да-да, я, не изобретая ничего другого, осуществила свою идиотскую затею и съездила в салон красоты, а потом в первый попавшийся магазин одежды, ибо вдруг почувствовала, что сегодня мне хватит смелости на самую дикую выходку.

Громко смеюсь.

— Что, не узнал?

Официантка желает нам приятного вечера и упархивает к другим только что пожаловавшим посетителям. Я беру Максуэлла за руку и веду к столику. Он садится и в полном замешательстве рассматривает мое кричаще накрашенное лицо и зеленые кожаные ремешки на голых плечах. Я смеюсь громче прежнего и отчасти чувствую себя звездой, которая, дабы привлечь к себе побольше внимания, прибегает к всевозможным эпатажным уловкам.

— Зачем ты… — Максуэлл смущенно кашляет.

Я невинно хлопаю густо накрашенными ресницами.

— Тебе не нравится? — Надуваю губы. — А я так старалась. Нехороший ты, Макс!

Максуэлл кривится.

— Ты никогда прежде не называла меня Максом…

— А теперь называю, — кокетливо склоняя набок голову, бормочу я. — Потому что внезапно узнала, что тебе это очень по вкусу.

Максуэлл растерянно качает головой.

— Откуда узнала?

— От одной из твоих многочисленных любовниц, — медленно произношу я, сознавая, что веду себя крайне глупо, но не в силах остановиться.

— От одной из многочисленных любовниц? — Максуэлл усмехается и резко наклоняет голову вперед. — Что за чушь?

Чушь! — усмехаюсь про себя я. Сейчас он прикинется девственником. Очень смешно!

Максуэлл кладет руки ладонями на стол и подается вперед.

— Келли, милая, прекращай этот спектакль и расскажи, что случилось, — терпеливо и мягко, будто перед ним разбаловавшийся ребенок, угомонить которого можно лишь лаской, просит он.

Моя ярость только сильнее разгорается. Чего-чего, а снисходительности я от него не потерплю!

— Какой еще спектакль?! — выпаливаю я.

Максуэлл устало проводит руками по лицу.

— Зачем ты перекрасилась? — негромко спрашивает он. — Что это за макияж, одежда? Это же совсем не твой стиль. И почему ты так напряжена, взбудоражена?

— Взбудоражена? — Я хохочу, почти истерически. Люди за соседними столиками бросают на меня косые взгляды, но мне плевать. — Ах, мой дорогой Макс! — театрально восклицаю я, внезапно успокаиваясь. — Я всего лишь хочу сильнее тебе понравиться. — Жеманно поправляю волосы. — Я думала стать сиреневой блондинкой, но решила… Макс ведь любит брюнеток… Джанин, Вайнона… И та и другая черненькие.

Максуэлл складывает руки на груди и откидывается на спинку стула, как будто ничуть не тревожась по поводу того, что я узнала о его отношениях с Вайноной. Разумеется! У людей его, киношной породы в этом смысле, наверное, вообще нет стыда. Свои несчетные любовные похождения они не скрывают, а гордо выставляют напоказ. Чем больше на их счету грязных интрижек, тем круче они себя считают. Что ж, пусть! Но я другая.

— Впрочем, зря я, наверное, стала такой, как они. Наверняка у тебя бывали и блондинки, и рыжие, и фиолетовые, — испепеляя его взглядом, произношу я. — Наверное, лучше было бы сделаться какой-нибудь совершенно неожиданной! Зелено-оранжевой! Или серебристо-синей. — Расширяю глаза, будто восхищена пришедшей мне на ум идеей.

Лицо Максуэлла все сильнее напрягается. Он смотрит на меня так, будто я больно его раню, но я ведь не дура и прекрасно знаю, что это всего лишь игра. Он с утра до вечера, а порой и по ночам окружен толпой актеров, неудивительно, что и сам прекрасно умеет прикидываться. Сейчас, например, изображает святую невинность, хоть и, наверное, знать не знает, что означает это слово.

— У меня есть идея! Я буду разной! — говорю я, продолжая выплескивать в кривлянии гадкую злость. — Одну неделю похожу черной, потом стану дымчато-малиновой. — Опять смеюсь как ненормальная, уже вовсе не замечая, косятся ли на меня со стороны. — Конечно, заменить тебе стадо женщин я не смогу и прекрасно это понимаю…

— Сейчас же прекрати, — убийственно тихо и категорично говорит Максуэлл.

Я вскидываю брови.

— О-о! Ты указываешь мне, как себя вести. А если я не прекращу, что тогда? Мм?