Если любит – поймет - Страница 33

— Тогда пожалеешь об этом, — так же твердо, но с примесью печали произносит Максуэлл. — Надеюсь… — задумчиво прибавляет он.

Хмурю брови и требовательно спрашиваю:

— Это что, угроза?

— Предупреждение, — говорит Максуэлл.

Замечательно! Я по его милости не нахожу себе места, почти спятила, а он сидит и важничает!

— О чем ты меня предупреждаешь?

— О том, что, как бы ты ни была мне дорога, я даже тебе не позволю над собой издеваться, — спокойно произносит Максуэлл.

Я чуть не задыхаюсь от негодования, а он сужает глаза и прибавляет:

— Ты предъявляешь мне какие-то непонятные претензии, в чем-то меня обвиняешь, но моя совесть чиста.

— Чиста? Совесть? А есть ли она у тебя?

Максуэлл моргает, на его скулах начинают ходить желваки. Он выглядит так, будто ему нанесли смертельную обиду, и это лишь подстегивает мою ярость, хоть где-то в глубине сознания у меня уже пульсирует мысль: хватит, пора остановиться.

— Повторяю еще раз, — медленно произносит Максуэлл. — Или давай тихо-мирно поговорим, или… — Он умолкает.

— Или — что? — задиристо спрашиваю я, объятая отвратительным полувосторгом, полуотчаянием. — Что? Расстанемся? И ты помчишься в объятия одной из своих красоток? Ну и беги!

Лицо Максуэлла делается каменным.

— Я ведь тебя не держу! — распаляюсь я. — Или ты думаешь…

— Максуэлл Деннард! — звучит со стороны входа бодрый женский голос.

Я на миг замираю и медленно поворачиваю голову.

К нам пружинистой легкой поступью подходит блондинка с очень длинными густыми волосами. Макияжа на ее лице самая малость — чуть подкрашены ресницы и поблескивают губы. Но независимость, с какой она держится, выразительность глаз, стройность фигуры и эти роскошные волосы буквально приковывают к себе внимание.

Незнакомка обводит меня беглым слегка удивленным взглядом, поворачивается к Максуэллу, и ее лицо расцветает улыбкой.

— Не виделись сотню лет! Как поживаешь?

— Замечательно, — говорит Максуэлл, тоже улыбаясь, правда весьма невесело.

— Нам бы как-нибудь поболтать, обменяться новостями, — произносит блондинка, заправляя за уши светлые пряди.

— Можем сделать это прямо сейчас, — предлагает Максуэлл. — Ты одна?

Незнакомка растерянно смотрит на меня и на наш маленький столик.

— Пока одна. — Она оглядывается на дверь. — Мы договорились с подругой, но у нее возникли какие-то непредвиденные дела — может, опоздает или вообще не придет.

— Отлично, — говорит Максуэлл, поднимаясь и не глядя на меня.

Я только сейчас понимаю, что он намерен уйти со светловолосой, и мне кажется, что, как только они сделают шаг в сторону, я умру.

— Тогда, если ты не возражаешь, я к тебе присоединюсь, — прибавляет Максуэлл.

Блондинка с растерянной улыбкой смотрит на меня.

— А как же… твоя спутница?

Максуэлл поднимает руки.

— С ней мы поговорили обо всем, о чем хотели, и как раз собрались разойтись.

Незнакомка смотрит на наш столик, на котором лежат меню и нет даже стаканов с напитками — мы не успели сделать заказ, — и пожимает плечами.

— Конечно, я не против.

Максуэлл кивает, бросает мне небрежное «всех благ», и они уходят в глубь зала.

— Элли, ты где? — дрожащим голосом спрашиваю я. — Мы с Седриком…

— Умоляю, забери меня отсюда, а то не знаю, что я сделаю… — перебивая ее, жалобно бормочу я.

— Где ты? Что стряслось? — испуганно спрашивает Элли.

Я даю ей адрес блюз-клуба.

— Мы скоро будем! — почти кричит в трубку Элли. — Только не глупи, слышишь?!

— Ага, — отвечаю я, уже закрывая телефон.

Погода резко испортилась: накрапывает дождь и дует прохладный ветер. Я, ёжась, стою возле автостоянки. По моим щекам текут слезы, а глаза щиплет от расплывающейся туши.

— Повеселимся, крошка? — доносится до меня из синих сумерек чей-то басистый развязный голос.

Резко поворачиваю голову и вижу перед собой лысого приземистого типа с нахальной физиономией. Он крутит в руках бутылку виски и рассматривает меня так нагло, будто я выставлена в витрине с ценником на груди.

— Работаешь?

Вопрос возмущает меня до глубины души. Я хмурюсь и выпаливаю:

— Что ты сказал? — Только теперь вспоминаю, как вызывающе я выгляжу, и до меня доходит, что, дабы не ввязываться в историю, лучше объясниться с любителем ночных бабочек мирно.

— Послушай-ка, детка… — с угрозой в голосе произносит он, приближаясь ко мне еще на шаг.

Я поднимаю руки и улыбаюсь.

— Вы, наверное, не за ту меня приняли. Неудивительно! — Нервно смеюсь, наклоняю голову и окидываю свой наряд быстрым взглядом. — Только я не… — При одной мысли, что ко мне подошли как к уличной девке, делается тошно. — Я не работаю, — через силу договариваю я. — Это мы просто… дурачимся. С друзьями… Они сейчас приедут…

На мое счастье, как раз в эту минуту у обочины тормозит «лендровер» Седрика. Со стороны пассажирского сиденья открывается дверца и на тротуар выходит Элли. Я подскакиваю к ней и беру ее за руку. Она отшатывается.

— Эй, красавица, ты в своем уме?!

— Элли! — ною я.

Лысый усмехается, качает головой и идет прочь.

— Не узнаешь? — Я снова хватаюсь за руку подруги.

Она в ужасе округляет глаза, наклоняет голову и всматривается в меня.

— Келли?!

Я смеюсь смехом, который больше похож на рыдания.

— Да, это я.

— Что с тобой?

— Я… погибаю… схожу с ума… — Прижимаю к лицу ладони и реву, как беспомощная дошкольница.

Наконец я умылась и расчесала волосы. Моих локонов не вернуть и не стереть с головы проклятую черную краску, но главное сейчас не в ней. А в смятении, которое оплело душу цепкой паутиной, и в боли, которая засела в сердце точно заноза.